Вот многие спрашивают: «Лора, а как в тундре с туалетом?». «А с туалетом в тундре, — говорю я, — всё замечательно. Нигде больше вы не найдёте такого шикарного туалета, как в тундре (тут я тяну из пачки розового «Собрания» удлинённую сигаретину и делаю паузу, чтобы нервно закурить). Этот туалет простирается буквально от горизонта до горизонта, и единственное неудобство, с которым вы можете столкнуться при акте каканья или писанья, это…». Впрочем, это не единственное неудобство.
Когда-то я имела дело с туалетом, у которого не было потолка, трёх стен и двери. Туалет находился на территории нашей с экс-мужем дачи, поэтому какое-то время он нас не раздражал, но мы все равно потом сделали себе новый, со стенами и даже неким подобием журнального столика.
Доставшееся же нам от прежних хозяев тубзо представляло собой 4 вкопанных в землю столба, между которыми болтались драные ковровые дорожки. Вместо крыши над тубзом нависала кедровая ветка, на которой вечно лежал сугроб снега. Выпрямляясь, посетитель уборной обязательно задевал башкой сугроб и стряхивал его себе за шиворот.
Так вот, когда я очутилась в оленьем стойбище, то воспоминание о тубзе с непрочным сугробом над головой оказалось одним из самых тёплых и, по меньшей мере трижды в день, я была готова отдать по ведру чая за каждую из трёх его ковровых дорожек.
Я забыла сказать, что пакетированный чай в тундре ценится несколько выше, чем какое-нибудь говно типа Хеннеси. В приютившем меня стойбище уважали ‘Липтон’.
Часа через три после приезда, надувшись с дороги ‘Липтона’ с привезенной мною же сгущенкой, я выбралась из чума посмотреть, куда можно было бы этот ‘Липтон’ выпустить из организма. Для красоты я захватила с собой фотокамеру, никого, впрочем, не обманувшую: ‘Лора, — сказали мне добрые хозяева, — ты если поссать хочешь, берегись оленей’. Про оленей я не поняла, но переспрашивать не стала. ‘Нет, — сказала я, незаметно зардевшись в полумраке чума, — я хочу пофотографировать’.